закричать, ни даже закрыть глаза, состояние его было близко к обморочному от дикого ужаса, сковавшего всё его тело. Морда существа с низким покатым лбом и небольшими отростками в виде рожек, приблизилась к самому его лицу. Оно было так близко, что Серёжка мог отчётливо разглядеть тёмную с сединой шерсть, покрывавшую это нечто, и маленькие, глубоко посаженные глаза, в которых скакало адское пламя.

От ночного гостя веяло таким ледяным холодом, что кровь стыла в жилах. Тяжёлая, смрадная вонь ударила в нос, Серёжка зажмурился, от существа разило помойкой, чем-то кислым и тошнотворно-приторным так сильно, что к горлу подкатил комок. Существо смотрело не мигая и молча.

Серёжка пытался кричать, но, увы, голосовые связки его издавали только еле слышный хрип. И в этот момент постель под ним вдруг разверзлась и мальчика перевернуло лицом вниз. Глазам его открылась странная картина – глубокая тёмная яма, на дне которой разместился круглый стол, покрытый алой тканью, а вокруг стола стояли фигуры в длинных черных балахонах, и тянули к Серёжке свои руки, больше походившие на щупальца осьминога…

Дикий, почти животный, ужас охватил мальчика, но вдруг в голове его стал ясно звучать голос старенькой его бабушки, она была очень набожная и жила в деревне. Бабушка нараспев произносила слова, и они вдруг стали стирать из сознания всё то, что Серёжка видел и ощущал.

– О́тче наш, И́же еси́ на небесе́х!

Да святи́тся имя Твое́,

да прии́дет Ца́рствие Твое́,

да бу́дет во́ля Твоя,

я́ко на небеси́ и на земли́.

Хлеб наш насу́щный даждь нам днесь;

и оста́ви нам до́лги наша,

я́коже и мы оставля́ем должнико́м нашим;

и не введи́ нас во искуше́ние,

но изба́ви нас от лука́ваго.

Голос бабушки звучал все сильнее и сильнее…

Видение внезапно исчезло, как и страшное существо, стоявшее у его кровати. Серёжка снова провалился в сон, да в такой, каким не спал больше никогда в жизни, глубокий, ровный и спокойный.

Когда Серёжка проснулся, за окном уже было светло, с кухни доносились позывные радио Маяк и запахи свежеиспеченных оладушек. Серёжка наскоро оделся и побежал к маме. Мама суетилась на кухне у плиты, сестренка сидела в своем детском стуле у стола и весело звенела погремушкой, размахивая ею во все стороны.

Серёжка открыл было рот, чтобы пожелать доброе утро и не смог… Он начал заикаться, да так, что нечто нечленораздельное получалось у него вместо слов. С превеликим трудом объяснив маме, что он видел ночью, Серёжка расплакался.

На следующий день из командировки вернулся отец и, услышав от мамы историю Серёжкиного заикания, повёз сына в деревню к бабушке. Серёжка поведал и ей свой ночной кошмар и бабушка сказала, что это был выбор между светом и тьмой и к нему приходил бес, сказала что сила в Серёжке сокрыта и тёмные хотели склонить его к себе, потому что не крещён он был. В ближайший же выходной Серёжку отвезли в церковь и окрестили, а потом долго ещё лечили от заикания, и по бабкам, и по логопедам.

С той поры прошло уже сорок лет, мальчик Серёжка вырос и стал взрослым, сильным мужчиной, но по сей день, когда он сильно волнуется, то начинает немного заикаться.

от Сергея

Призрачная деревня

Нам тогда только-только дали садовый участок от завода. Была такая практика. Это дальнее Подмосковье, отшиб цивилизации, торфяные болота – и на месте одного из гигантских участков бывших торфоразработок, на месте осушенного болота раздавались земельные и заветные тогда сотки. Все это становище было окружено торфяниками, озерами, и лесами – густыми, темными, с высокими елями и соснами.

Конечно, рядом была деревня – даже целый ПГТ, и шоссе с регулярным (удивительно для того времени) автобусом, и через эти леса вела достаточно широкая наезженная дорога к другой деревне и к возделанным полям – но все равно место было какое-то отчужденное и нежилое.

Это был первый год владения этим участком, я была тогда совсем мелкой, и меня не брали. Ездили мама с папой, жить там было негде, разумеется, и все поездки ограничивались одним днем. Уж не знаю, как так получилось, что им повезло там найти где заночевать, и вот в первый свой день пребывания, они решили пройти по той самой широкой дороге через лес, к другой деревне.

Дорога была действительно широкой и хорошо накатанной, ею часто пользовались. Она прошивала лес – оказавшийся очень и очень густым и огромным – насквозь, и времени на путь только в один конец ушло достаточно много. После леса оказалось поле, и дорога раздваивалась возле него. Одна часть уходила в поля, другая шла по кромке леса и поля куда-то далеко. Дорога через поле привела к той самой соседней деревушке, шоссе с автобусом, в общем, ничего необычного. На том разведка того дня и завершилась.

В следующий раз, отправившись в тот же лес уже по грибы и, зная эту дорогу, мои родители сошли с неё где-то в середине леса и пошли, как им казалось, вдоль лесной трассы в сторону полей соседней деревушки. И, как это обычно и бывает – заблудились. В какой-то момент куда-то не туда завернули, что-то не то по дуге обошли, и солнце как-то оказалось уже не там, где должно было бы быть.

В итоге пошли они, как им казалось прямо, надеясь, что прямая выведет их уж куда-нибудь точно. И вроде как вывела. Где-то ближе к вечеру вышли родители, как им показалось, на те поля. И дорога, что отделяла поле от леса – вроде та же. А деревни нет. Не видно. И как понять – по правую она руку или по левую? Куда поворачивать?

Папа полез на дерево. Ближайшая сосна на границе поля и леса, ровная, прямая, и что странно: обычно ветки у сосен внизу уже обсыхают и обламываются почти у ствола – не влезть, а у этой чуть ли не от корня достаточно большие пеньки остались, как приглашение – давай, наверх! Поэтому и влезть наверх особого труда не составило. И вот оно: поле, огромное, колышущееся, будто от дыхания, а за ним скорее угадывается, чем видится шоссе, а вот же и она – деревенька! Как же можно было ее не увидеть-то!

Только она как-то совсем в стороне стоит, да и дороги, что через поле к ней шла, не видно совсем, а ведь точно помнили родители, что в прошлый раз, выйдя из леса, они попали на развилку, и одна из дорог вела прямо через поле к той деревне!

Странно, конечно, всё это, подумали родители, но может просто не дошли они до той дороги, может совсем в стороне вышли? Решили они до той деревни дойти, а оттуда уже на автобусе до своего места добираться: сил уже не было через лес возвращаться, да и вечерело. Отойдя от сосны буквально на пару десятков метров, в изумлении увидели они и развилку, и дорогу к деревне, и сама деревня оказалась явно ближе, чем с той сосны видно было. Что за обман зрения? Но дальше сиюминутного удивления дело не пошло – списали на усталость, добрались до деревни, дождались автобуса и благополучно отбыли восвояси.

Папа умер спустя некоторое время. Мама, приехав на дачу, нашла ту приметную сосну – ибо она действительно благодаря своим веткам была очень приметной, и повязала на неё ленточку. В память о папе.

***

История эта всплыла много лет спустя, когда я, уже будучи в достаточно сознательном возрасте, возжелала поменять ту ленточку на «папином дереве», и не просто поменять, а повесить ее повыше.

Прекрасно зная те места, облазив с местной шпаной все ближайшие леса и поля, неоднократно проходя пешком до поля и проезжая на велосипеде по тому шоссе за колхозной кукурузой, мне не составило труда найти ту сосну. И влезть на нее тоже было достаточно просто.

Уже повязав свои ленты, я обернулась – и опешила: через поле явно виднелась деревня, которую я до сих пор не видела. Уж сколько